Heartbreak & Triumph. The Shawn Michaels Story
Победы и поражения. Клика и DX. Сорванные хаус шоу и разбитые номера в отелях. Лестницы и клетки. Вакантные титулы и временные отстранения.
Всё это и многое другое - в книге о величайшем рестлере всех времен - HBK Шоне Майклзе.
ПРОЛОГ
9 ноября 1997 года.
Монреаль, Квебек, Канада
День, когда ты выигрываешь главный титул WWF, должен быть одним из самых счастливых дней в твоей жизни. Это – награда за всю твою работу и пахоту в этом бизнесе. Это – осознание, что ты один из лучших в своем деле.
Чуть менее чем полгода назад я впервые выиграл пояс чемпиона WWF. Позади тяжелый матч, чествования и поздравления коллег, и вот, я наконец-то очутился в номере. Я сел на кровать, взял в руки пояс и пристально взглянул на него. Никогда еще я не чувствовал себя таким счастливым…
Десять месяцев спустя я стал чемпионом во второй раз. Это произошло на глазах у 60-ти тысяч зрителей в моем родном Сан-Антонио. Помню, когда я только начинал свои шаги в рестлинге, моей голубой мечтой было желание выступить здесь хотя бы один раз в жизни. Просто выйти и сделать матч в родном городе - большего я и желать не мог. Что уж тут говорить, насколько счастлив я был, выигрывая дома пояс чемпиона WWF…
И вот, сегодня я получил свой третий чемпионский титул. Я возбуждён, но на душе у меня пусто – нет ни счастья, ни радости, ни ощущения успеха. А воздух вокруг пропитан яростью, бранью и смрадом зарождающегося бунта. И я знал, что все будет именно так.
В этот вечер Винс МакМэхон решил лишить Брета Хитмана Харта чемпионского титула. Винс хотел, чтобы Брет Харт проиграл пояс мне, а Брет, как уроженец Канады, до последнего этому противился. Брет Харт верил, что он – герой своей страны, и потеря титула у себя на Родине серьезно подорвет его национальный авторитет. К тому же Брет не любил меня…а если честно, то он банально не переносил меня на дух.
В обычных условиях, все эти проблемы не должны были породить неприятности. Винс был боссом, и все, что он задумывал – осуществлялось. Но теперь все было не так-то просто – Брет переходил к нашим конкурентам WCW, при этом в WWF у него было право креативного контроля своего персонажа. И если Брет не желал проигрывать свой пояс – он был вправе оставить его себе. По крайней мере, он так думал.
Еще с давних времен в мире рестлинга существовала своеобразная традиция – когда ты переходишь из одного промоушена в другой, ты «оказываешь услугу» - проигрываешь свой последний матч. И это не просто красивый поступок. Это знак уважения всем тем, кто помог тебе подняться на вершину этого бизнеса.
Брет Харт отказался проигрывать матч, ему было наплевать на решения руководства, традиции, да и просто правила хорошего тона. Мы узнали, что Брет собирается перейти в WCW с поясом чемпиона WWF – и этого мы тем более не могли допустить.
За ночь до шоу я присутствовал на встрече у Винса. Кроме меня там были мой друг Трипл Эйч (Пол Левески) и Джерри Бриско – ближайший помощник МакМэхона. После долгого обсуждения мы приняли решение отнять у Брета Харта чемпионский титул завтра, на Survivor Series. Иначе быть не могло - Брет просто не оставил нам выбора.
Конечно, все это выглядело, по меньшей мере, странно в глазах «непосвященных» людей, но в нашем мире – мире рестлинга, были другие правила. Мне это напоминало мафию – Винс принял решение, а я, как заправский гангстер Джек Раби должен был нажать на курок. Время шло, до матча оставалось чуть меньше суток, и я все представлял, как это будет выглядеть и что произойдет потом. Винс взял всю ответственность на себя, но мы оба знали – мне еще долго будут вспоминать завтрашний вечер.
Признаюсь, на тот момент у меня уже была не лучшая репутация. Обо мне годами ходили непонятные слухи, сплетни и прочее враньё. И здесь нечему удивляться – субкультура рестлинга живёт и питается всем этим пафосом. Она печатают статьи в газетах – грязные и неправдоподобные истории; размещает информацию в интернете и прослушивает твои телефонные звонки. К счастью, я всегда держался в стороне от всего этого, хотя и был лакомым кусочком.
Я стал изгоем в этом бизнесе, но особых переживаний я не чувствовал. Я сразу понял, что реагировать на всю эту ложь и сплетни нет смысла, нужно лишь работать над самим собой. А главное, у меня было твердое убеждение – если есть проблема с человеком – говори ему об этом прямо. Из-за этого у меня почти не было здесь друзей, но я уже давно понял – найти друга в этом омуте весьма непросто.
Слухи быстро распространялись, некоторые коллеги меня презирали, а некоторые – открыто ненавидели. Но мне было плевать, если честно. Моя философия была проста: Вы можете не любить меня, но я стану настолько хорош в этом бизнесе, что Вы станете меня уважать.
Со временем, это стало стимулом для меня – я сосредоточился на своей работе и достиг вершин в познании своего ремесла.
Я стал успешен, потому что постоянно прогрессировал. Мне приходилось это делать – с самого начала на меня просто не обращали внимания. Кто это такой Шон Майклз? Мелкий парень, с каким-то слащавым гиммиком? Посмотрите на Рика Флэра – вот это крутой мужик. На Халка Хогана – он умеет заводить толпу. На Стива Остина – настоящего бунтаря. Но я, Парень-Разбивающий сердца? Кому я был нужен?
Благодаря упорным тренировкам я заставил себя уважать – по крайней мере, на ринге. Многие продолжали шептаться за моей спиной, но меня это мало заботило. Эти парни ненавидели меня, но желали бороться, потому что знали – именно я смогу дать им возможность показать лучшее, на что они способны. На ринге у меня не было комплексов, я не боялся показаться слабым. Если я видел, что потенциально матч очень сильный, я не жалел себя и всегда шел до конца.
Меня тогда очень тепло встречали фанаты... Можно сказать, я даже стал их любимчиком. Люди ценили мой труд, мои старания, они хотели видеть меня на вершине, а это очень важно. И именно поэтому еще долго я буду помнить Манию 12, когда после победы над Бретом Хартом, весь зал радовался вместе со мной…
Но очень скоро многое изменилось. Мой мир начал рушиться, хотя я только-только начал реализовывать свои мечты. Было такое ощущение, что все отвернулись от меня – включая даже моих фанов. Не знаю, в чем было дело…Я был успешен на ринге, но что-то во мне надорвалось. Меня всё вокруг нервировало и раздражало, а в своем гиммике я стал ощущать себя старомодным любителем 70-х-80-х, которого быстро стали ненавидеть бунтующие 90-е. Ложь и грязные сплетни полностью поглотили меня.
Я был готов наброситься на каждого, кто позволял себе хоть долю критики в мой адрес. Если мне говорили, что я недостаточно завожу публику, я шел в раздевалку и орал, что увольняюсь «из этой чертовой дыры». Если во время моего лечения зарождались слухи о «надуманной» травме, я шёл на ринг и вытворял такое, на что никто в моем состоянии и не решился бы.
Я стал самонадеянным, грубым и отвратительным – таким же, каким меня представляли большинство людей за кулисами. Единственная моя гордость была в том, что я так и не превратился в наушника или сплетника, хотя подобные метаморфозы в рестлинге - обычное дело.
В конце концов, Шона Майклза 90-х можно было называть по-всякому. Но лицемером - никогда.
А вскоре начались проблемы и со здоровьем. Перед грядущим PPV доктор сказал мне, что мое колено находится в «предсмертном» состоянии, и если я продолжу в том же духе, мне придется закончить карьеру. Грядущее PPV было Монреалем, и естественно я пропустил слова доктора мимо ушей. Я стал принимать кучу пэйнкиллеров и таблеток – они, конечно, укорачивают твою жизнь, но снимают боль - а это было главное для меня.
Помню, когда-то Рэнди Сэведж сказал мне: «Парень, если ты не сбавишь обороты на ринге, ты так долго не протянешь». На что я, ухмыльнувшись, тогда ответил: «Да ладно тебе. Я – супермэн. Я смогу всё».
Теперь я уже не был супермэном. Я был тридцатидвухлетним мужчиной с больной спиной, который по утрам не мог встать с постели без болеутоляющих лекарств. Прошло лишь два года с момента моего первого чемпионства, а я уже был полностью измотан: морально, духовно и физически. В своей жизни я умел лишь одно – выступать на ринге. Что мне теперь оставалось делать?
Я уволился из WWF, приехал домой и полностью окунулся во мрак. Во мне бушевала злость, ярость и громадное чувство вины. Я начал принимать наркотики и полностью утратил реальность. Что я собой представлял тогда? Бог его знает... Меня воспитывали в приличной семье, я сам считал себя приличным парнем. Но теперь я не был в этом уверен.
И всё-таки я видел свет в конце туннеля. Даже пребывая в состоянии полной прострации, я боролся с самим собой и верил, что всё наладится. В моей жизни случалось всякое, но я никогда не позволял себе падать духом.
Прошло время, и тьма рассеялась. Я встретил женщину своей мечты – мою жену Ребекку, которая родила мне прекрасного сына. У меня было всё для счастья: любимая семья, всемирное признание и куча денег в банке, но чего-то всё же не хватало.
Признаться, я никогда не был особо верующим человеком, но однажды я почувствовал, что Господь зовёт меня. Он как будто открыл мне свое сердце, и дал шанс начать всё заново, с чистого листа. И я пошёл навстречу своей новой жизни; и принял Иисуса Христа, как своего единственного покровителя и защитника.
Жизнь стала налаживаться. Благодаря врачам и воле Господа я вылечил свою спину и снова вернулся в рестлинг. Наконец-то я стал заниматься тем, что умел лучше всего в жизни – выступать на ринге и приносить радость людям.
Я вернулся в WWE, и первое, что я сделал – принес извинения Винсу, Пату (Паттерсену) и все остальным моим коллегам, которые в прошлом так много от меня натерпелись. К счастью, они все увидели, насколько в лучшую сторону я изменился, и наши отношения окончательно наладились.
Фаны также приняли меня просто здорово. И теперь, сколько бы я не выходил на ринг, фейс я или хил, неважно – они всегда встречает меня аплодисментами. А я знаю лишь один способ отблагодарить их за это – каждый свой матч делать незабываемым и интересным.
III
Я искренне надеюсь, что в конечном итоге моя карьера найдет свою нишу в истории этого бизнеса. Я уверен, люди еще долго будут помнить меня, Брета Харта и Монреальский облом (к которому, я обещаю вернуться в этой книге еще не один раз).
Но моя жизнь – это не только эти события. Вы никогда не слышали мою историю, и эта книга, надеюсь, исправит положение вещей. Здесь вы узнаете о Клике, ее подъеме и упадке. Я расскажу вам про свои достижения и нереализованные мечты; о Винсе МакМэхоне, Марти Дженнети, Кевине Нэше и других известных и не очень людях, которые помогали мне в течении жизни. Вы окунётесь в перипетии моих лестничных матчей, Ада в клетке и Кровавой бани в Вегасе. Вы узнаете о моей семье и друзьях, а также о том, как Иисус Христос изменил мою жизнь.
Поверьте, мое пребывание в этом мире – еще то приключение. Хотя…что тут может быть необычного? Я родился, и приключения уже начались – моя собственная мать после родов не хотела меня видеть.
Добавлено через 14 минут
Глава 1. Время переклички
Я появился на свет, и моя собственная мать не хотела меня видеть.…Собственно говоря, это одна из многих историй, которую она часто любит рассказывать.
«Как это всё ужасно!» - скажете Вы, но на самом деле обвинять в этом мою маму означает абсолютно не знать её саму. Она всегда была обаятельной и милой женщиной, и даже когда она казалась строгой и недовольной, мы всегда знали, что у неё доброе сердце. В течение всей моей жизни я даже не помню, чтобы прошло больше двух недель, и мы с мамой хоть бы раз и не созвонились. Я всегда был маменькиным сынком.
Так получилось, что я был далеко не самым ожидаемым ребёнком в семье. На тот момент у моих родителей уже было трое детей: 10-летний Рэнди, 6-летний Скотт, и моя единственная сестрёнка, 4-летняя Шерри. Они были счастливым семейством, и не планировали больше заводить детей. Но я появился.
Когда мама забеременела мной, это стало для всех полной неожиданностью. Мама была удивлена и шокирована: «Невероятно! У меня будет ещё один ребёнок!». В дальнейшем она надеялась, что родится девочка, ведь у нее уже было двое сыновей.
Но прошло девять месяцев и её ждало жестокое разочарование – 22 июля 1965 года, в городке Чендлер, штат Аризона, на свет появился мальчик, которого нарекли Майкл Шон Хиккенботтом.
Меня отдали медсестрам, которые вскоре предложили матери посмотреть на своего малыша. Мама была очень уставшей и утомленной после родов: «Нет, не хочу» - ответила она – «Он не должен был быть здесь».
Естественно в роддоме все были поражены маминым заявлением, и долго не решались, как поступить в этой ситуации. Прошло несколько дней, и одна из медсестер поведала маме историю о новорожденном малыше, который в одиночестве лежит в палате, и которого не хочет видеть его собственная мать. «Что же это за женщина, которая способна такое?» - спросила мама медсестру. «Вы!» - ответила медсестра.
После этого маме стало очень стыдно и неудобно – естественно она попросила медсестру принести меня к ней. И именно с этого момента мать осознала, насколько сильно она любит и дорожит мной, своим младшим сыном.
III
В то время мой отец служил офицером в Военно-воздушных силах США. Прошло шесть месяцев с момента моего рождения, и ему предложили принять участие в программе обмена опытом с Королевскими воздушными силами Великобритании. Мы не могли покинуть отца – мама наскоро собрала всех нас, и мы уехали жить в Англию. Это было самое первое из многих последующих моих путешествий, как сына военного американского лётчика.
В Англии, в окрестностях Ридинга, мы прожили около двух лет, пока папу не забрали воевать во Вьетнам. Здесь нас теперь ничего не держало, и вскоре мы покинули Европу, вернувшись назад, в Штаты.
По приезду мы поселились в Шторм Лэйк, штат Айова – родном городке нашей мамы, где все еще жила её собственная мать – бабушка Нанна. Наш дом стоял неподалеку от бабушкиного, и мы прожили здесь еще один год, пока отец не вернулся с войны…
Честно признаться, очень смутно помню то время. Я был совсем маленьким, так что жизнь в Англии и Шторм Лэйке почти не оставила мне воспоминаний. Моя память хранит лишь самые яркие и запоминающиеся фрагменты, как, например, мои визиты к бабушке Нанне… Еще совсем карапузом я частенько забегал к ней в гости: помогал готовить на кухне сладкие ватрушки, а затем подолгу катался на маленьком тракторе вокруг дома.
Это были счастливые и безмятежные детские годы…
Мне было 4, когда отец вернулся с войны. Нужно сказать, папа был не только пилотом – помимо этого он являлся военным экспертом по Ближнему Востоку. После Вьетнама он завершил свою «лётную» карьеру, и начал работать в Пентагоне, возглавив отдел по стратегическому исследованию. Теперь он готовил доклады для Министерства Безопасности, Государственного департамента и даже для самого Президента США. Мы переехали в Кэмп Спрингс, штат Мэриленд – город, находящийся неподалеку от нового места работы отца.
Я до сих пор отлично помню мои первые впечатления от нового дома. Он был просто огромен! Конечно, на самом деле он не был слишком уж большим, но когда тебе 4 – всё вокруг кажется гигантским. И эти первые детские чувства – ощущения «громадности» нашего нового жилища надолго врезались в мою память.
Плюсом этого дома являлось еще и его удачное расположение. Дом стоял на самой окраине города, и фактически сразу за ним начинался густой лес. А что может быть лучше для любого подрастающего мальчишки?
Когда мне исполнилось пять лет, родители устроили в мою честь большой праздник. Было приглашено кучу народа, а в конце торжества я и мои друзья начали играть в «охоту за сокровищами». Мама с папой попрятали улики к «сокровищу» вокруг дома и в его окрестностях, а мы с приятелями должны были их найти. В каждой найденной улике была записка, как найти следующую, и с помощью моего старшего брата Рэнди - единственного из нас,кто умел читать, мы с энтузиазмом пятилетних мальчишек окунулись в поиски.
Помню, эти улики вывели нас к огромному дубу, который стоял на окраине леса. Местная ребятня соорудила на нём нечто вроде лесной «халабуды», рядом с которой бежал ручей, и мы, предвкушая скорый успех, ринулись вдоль берега. И хотя в конце пути мы ничего не нашли, кроме кучи камней, наш охотничий пыл нисколько не иссяк.
Как и следовало ожидать, мама с папой обхитрили нас. Последняя улика указывала на наш дом, и мы, облазивши пол–округи, в итоге вернулись к месту наших первоначальных поисков, где и обнаружили наш долгожданный клад – огромную тележку с игрушками. О, мы были так счастливы!
В моём детстве было много ярких моментов, но этот день, день моей первой «охоты», а также последующий за ней момент счастья и радости, когда мы с приятелями разгребали драгоценную тележку, я не забываю по сей день.
Сейчас я отец двоих маленьких детей и тоже со временем собираюсь устроить для них нечто подобное. Надеюсь, эта «охота за сокровищами» для моих детей станет такой же незабываемой.
III
Футбол был всегда важной частью моего детства и юношества. Мои попытки осилить этот вид спорта начались еще в Кэмп Спрингсе, где я часто играл со старшими братьями. Вместо мяча у нас была скрюченная резиновая кукла, а вместо поля мы использовали подвальный этаж нашего дома. Я пробивался сквозь строй братьев с куском резины в руках, пытаясь добиться «тач-дауна», а Рэнди со Скоттом обычно были «защитниками», стараясь меня заблокировать, а то и вовсе сбить с ног. Удивительно, но эти детские попытки, наверное, и составили мой первый опыт в принятии бампов и умении правильно падать.
В более-менее серьезный футбол я стал играть с шести лет, тренируясь в детской футбольной организации Поп Варнер. Я был коренастым и низеньким пареньком, который любил физический контакт с соперниками, поэтому тренера часто ставили меня на позицию защитника. Я неплохо выступал, но у меня была серьезная проблема – я часто путал правую сторону с левой. И когда мне следовало в игре бежать вправо – я бежал налево, и наоборот.
Сейчас, наверное, многие скажут, что для шестилетнего пацана это простительно, но всё дело в том, что я с рождения одинаково хорошо владею и правой, и левой рукой – поэтому любому ребёнку моего возраста осознать разницу было бы весьма непросто.
Тренеры по-разному боролись с моей проблемой. Один говорил, что моя правая рука это та, которой я пишу. Второй – что эта, которой я рисую. Но я держал ручку в школе левой рукой, а карандашом рисовал правой, так что я окончательно запутался.
Всё это продолжалось до тех пор, пока моим родителям тренера не сказали, что я не смогу играть в футбол пока не пойму разницу между правым и левым, и не смогу отличать «дыры» в защите, куда следует бежать с мячом. Вскоре отец с братьями занялись моим «просвещением».
А просвещали меня очень просто – во дворе в углу поставили мусорное ведро, которое показывало где обычно стоит левый крайний нападающий, а крышка этого ведра указывала на «дыры». Мы долго практиковались, и вскоре я без труда различал правую и левую сторону, и смог опять вернуться в игру.
Однако через некоторое время с футболом пришлось на время завязать: на одной из тренировок я серьезно повредил себе ногу. Возможно, это был разрыв подколенных сухожилий, хотя я и не знаю, как такое могло случиться с шестилетним мальчиком…
В тот день мы просто разминались, нарезая круги по полю, когда я неожиданно упал, подвернувши ногу. Помню, отец начал кричать мне со зрительской скамьи – «Давай, Шон, вставай! Ты сможешь это!». Я поднялся и продолжил бежать еще некоторое время, пока окончательно не свалился с острой болью в ноге. Помню еще, мать с отцом поругались прямо там, на стадионе – мать видела, что со мной что-то случилось, и пыталась урезонить папу, который продолжал гнать меня вперед.
Закончилось всё тем, что меня унесли с поля, и про занятия спортом пришлось забыть надолго.
В футбол я вернулся лишь год спустя. Теперь я уже играл крайнего защитника – ему не нужно было особо бегать, да и физических нагрузок стало в разы меньше.
Добавлено через 5 минут
В те времена я мало понимал, чем именно занимается мой отец. Он постоянно носил униформу, и выглядел очень подтянуто и аккуратно.
Отец был очень умным человеком, но и одновременно с этим очень требовательным. Помню, многие люди, как военному, салютовали ему, и я еще тогда подумал, как, должно быть, это круто, когда тебе отдают честь!
Папа много работал, его часто не было дома, но когда кто-либо из нас занимался спортом, он всегда нас поддерживал и старался быть рядом.
Чуть позже я узнал, что в свое время отец был прекрасным атлетом и неплохим рестлером-любителем, выступавшим за Айовский университет, который располагал на тот момент одной из лучших школ рестлинга в США.
В детстве я редко говорил на эти темы с отцом. Он принадлежал к тому поколению, где отец приходит домой, ужинает и ложится отдыхать на диван. Папа был типичным представителем такого порядка, и нам очень редко удавалось пообщаться.
А вот мама наоборот играла очень активную роль в нашем воспитании. Как и остальные мамы, она часто бывала строгой, но я всегда был ее любимчиком, так что мне попадало меньше всех. Ещё тогда, будучи ребенком, я понял – быть матерью – отдельная профессия, заслуживающая такого же уважения, как и работа отца.
Мои братья были намного старше меня, и это сильно отдаляло нас. Оба заканчивали колледж, а я лишь только-только познавал радости школьной скамьи. В детстве, да и потом, в юности я всегда чувствовал их превосходство надо мной, они были смышлеными парнями с большими успехами в учёбе (оба брата Шона имеют научные степени). Особенно это я ощущал перед Рэнди, который был настоящим умником. Долгое время я был у него кем-то вроде лакея, что его очень забавляло. С каждый годом дистанция между нами всё увеличивалась, и лишь недавно ситуация начала меняться к лучшему.
Одним из самых близких людей в моей жизни была и есть моя сестра Шерри. В детстве она напоминала мне мяукающего котенка, и я просто обожал ее. В отличие от взрослых братьев мы отлично понимали друг друга и почти каждую ночь засыпали в одной кровати. С самого моего рождения Шерри стала для меня олицетворением тепла и комфорта.
III
Мы жили в Кэмп Спрингсе, пока мне не исполнилось восемь. И единственным местом, которое я здесь ненавидел, была…школа. Особенно первые дни в этом заведении стали для меня настоящей пыткой. И дело было не только в долгих, неинтересных уроках или новом круге общения…Каждую классную перекличку я ждал с видом мученика и с нестерпимой грустью в душе. И будь у вас фамилия Хиккенботтом (в мягком варианте фамилия Шона переводится на русский как «деревенщина») вы бы меня поняли. Это смешная фамилия, и каждое её произношение вслух вызывало дикий хохот моих одноклассников.
А ещё я не любил имя Майкл. Сначала родители хотели назвать меня Шон Майкл Хиккенботтом, но в итоге «Майкл» оказалось на первом месте, для мамы с папой такое произношение показалось благозвучнее. Однако я всегда требовал от окружающих, чтобы меня называли именно Шоном и никак иначе.
Первый день в школе Middleton Valley Elementary, куда я пошел в первый класс, мне почти не запомнился. Помню только, что рыдал дома навзрыд, не желая идти в это незнакомое место. Но когда в наш класс вошла мисс Мусгрэйв, я быстро забыл про слёзы. Она стала моим первым учителем, и я не мог желать кого-то лучше. Обаятельная и красивая, мисс Мусгрэйв невозможно было не любить. Я был разочарован лишь однажды, когда мисс Мусгрэйв вышла замуж. Мое маленькое сердце было разбито, и хотя мои страдания оказались недолгими, мне потом часто вспоминалась эта милая женщина.
Вскоре, родители решили отправить меня учиться в частную католическую школу St Joseph’s, где как раз началась базовая программа (в школах с базовой программой американцы учатся со второго класса. Первый класс у американских детей – тоже самое, что у нас детсад. Прим. Переводчика). И именно там я впервые испытал все прелести своей звучной фамилии. Во время переклички на первом уроке учитель громко и беспощадно произнесла ее вслух:
- Майкл Хиккенботтом?
Весь класс взорвался от смеха. Хохотали все. Я почувствовал себя настолько неловко, что даже забыл попросить учителя называть меня Шоном. Моим единственным желанием было побыстрее сбежать из класса и больше никогда сюда не возвращаться.
Так дальше и повелось: с легкой руки учителя я превратился в Майкла, и с первого же дня возненавидел St Joseph’s всеми фибрами души. В этой школе я проучился целый год, но, кажется, так ни с кем и не сдружился.
Я оканчивал второй класс, когда нашей семье пришлось снова переехать. Теперь мы жили в районе Базы воздушных сил Лафлина, что находится в Дель Рио, штате Техас. Моего отца перевели сюда командовать базой, и естественно мы не могли оставить его одного. И хотя мы отъехали на 2 000 миль от ненавистного St Joseph’s’a, мой первый день в местной школе стал таким же ужасным. Именно в католической школе Sacred Heart я впервые серьезно подрался с одноклассником, и этот случай превратил меня в самого рьяного школьного драчуна.
Нужно сказать, по своей природе я был милым и дружелюбным ребёнком. Я начинал драться больше от страха и безысходности, сражаясь за свою поруганную мальчишечью честь. И чем больше меня дразнили, тем больше гнева и злости скапливалось у меня внутри. Развязка наступила как раз в мой первый день учебы в Sacred Heart.
Был урок физкультуры, мы всем классом играли в баскетбол, когда несколько мальчишек начали ржать над моей фамилией. Окончательно выведенный из себя я затеял с ними нехилую драку, пока нас не растащили и не повели на ковер к директору. И хотя нам сделали серьезный выговор, такое наказание меня нисколько не напугало.
III
В Sacred Heart я проучился до пятого класса. Отцу снова пришлось менять дислокацию – на этот раз его перевели на Базу воздушных сил Рэндольфа, что недалеко от Сан Антонио. Однако мама решила остаться с нами в Дель Рио – по крайней мере, еще на какое-то время.
К этому моменту мой брат Рэнди уже окончил колледж, а Скотт как раз собирался выпускаться. Все эти три года Скотти был лучшим футболистом школы, и резко менять знакомую обстановку ему было не по душе. Шерри уезжать тоже не хотела: она успела обзавестись в Дель Рио кучей подружек и чувствовала себя здесь как рыба в воде. Все эти причины побудили моих родителей пожить на время отдельно: мама с детьми остались на год в Дель Рио, а отец уехал покорять военно-воздушную базу Рэндольфа.
Стоит сказать, папа отлично чувствовал себя полковником военно-воздушных сил. Он сделал карьеру военного, получал хорошие деньги, однако жить на два дома и содержать одного сына в колледже, а второго – в частной школе – даже для него это оказалось слишком. Поэтому к шестому классу мне пришлось вернуться в публичную школу…. где я естественно подрался в первый же день.
Это была старая как мир история. Толпа мальчишек начала дразнить меня на перемене, и я с красными от ярости глазами кинулся на самого активного из них – мальчугана по имени Стив. К тому времени я уже был достаточно большим, чтобы уметь за себя постоять, и вскоре ревущий Стив с разбитым носом унёсся прочь.
Забегая вперед, хочу сказать, что отношение ко мне в школе после этого кардинально поменялось. Настороженные взгляды, которые кидали на меня одноклассники, словно говорили: «Вау, а этот Шон – крутой парень! С ним лучше не связываться». Меня надолго оставили в покое.
После драки мы со Стивом, как и следовало ожидать, загремели к директору, хотя, как и в Sacred Heart, наш инцидент быстренько замяли.
В те времена, в школах еще не было заведено вызывать родителей и устраивать публичные разборки - большинство детских конфликтов тихо и мирно улаживались в кабинете директоров. Нас быстро помирили, а со временем мы даже стали хорошими друзьями, играя вместе в футбольной команде. К сожалению, Стив трагически погиб через год после нашего знакомства – его сбила машина, когда он ехал на мотоцикле. Самое страшное, что за рулем была его собственная мать…
Во время похорон я помогал нести гроб. Вся наша футбольная команда провожала Стива в последний путь. Это был мой первый контакт со смертью, первая потеря близкого мне человека.
Теперь, когда я сам отец семейства, я могу лишь только представить, насколько это страшно, терять своих детей. А особенно так, как это произошло со Стивом. Горе его матери и семьи всё ещё отзывается в моём сердце.
III
Все мы часто заглядываем в прошлое. Пытаемся понять, как сложилась наша жизнь, как она могла бы сложиться в той или иной ситуации, но в итоге приходим к одному и тому же выводу: природу человека, личности не переделать. Вы такой, какой вы есть, с проложенного пути вам не свернуть.
Я познавал эту правду жизни постепенно, особенно в тех случаях, когда меня обвиняли в том, в чём я, как мне казалось, был не причём. Позже, во времена моей карьеры рестлера, я часто совершал ужасные поступки и/или нарушал правила. Я понимал, что нажимая кнопки, не могу поступить иначе. Но вместе с тем, я всегда осознавал свои недостатки. Если я делал что-то неправильно, я никогда не уходил от наказания; и в тоже время, когда меня наказывали ни за что, я боролся до последнего, попутно пытаясь принести как можно больше неприятностей таким людям.
Мое подобное восприятие справедливости впервые обнаружилось после нашего переезда в Лофлин. Я стал ходячим источником неприятностей, и хотя, большинство из них сводилось ко всякой мелочи (например, забыть сказать матери, куда я ушёл вечером), мама думала совсем по-другому.
В такой день у нее портилось настроение, и мне, как правило, обещали дать «кнута». Мои родители никогда не били нас, только изредка наказывали хворостиной. Эту хворостину мама и называла «кнутом».
После подобной экзекуции я становился паинькой и надолго успокаивался. Я очень быстро понял, что мои мелкие провинности не стоят такого наказания, и поэтому пытался вести себя получше.
Как – то раз я снова провинился. Сейчас уже не помню, в чём именно, помню лишь, что чувствовал свою железную невиновность в содеянном.
И естественно моя мама считала иначе. С хворостиной в руке она подошла ко мне, и, не обращая внимания на мои мольбы, с суровым видом приказала положить руки на стол.
Я подчинился, однако продолжал со слезами на глазах молить о прощении:
- Мама, я очень сожалею. Больше этого не повториться, пожалуйста, не бей меня!
Мама замахнулась, но в последний момент я успел убрать руки, и выскочил из дому.
От удивления мама на мгновенье впала в ступор: такого никогда не было, чтобы кто-то из нас её ослушался. Она стала кричать мне вслед, но я уже ничего не слышал. Я бежал всё дальше и дальше – через полицейские участки, магазины, дворы и улицы. Я пробежал мимо пруда и пронёсся через несколько полей и огородов.
Тем временем, мама вместе с Шерри, погрузившись в грузовик, поехали искать мою заблудшую душу. Они почти догнали меня, но я, не останавливаясь, продолжал своё постыдное бегство.
В конце концов, меня остановила лишь сплошная клеточная ограда, которой была огорожена наша база. Как оказалось, я добежал до самой границы. Теперь у меня было два пути: перелезать через ограду и бежать через пустыню в Мексику или Дель Рио; либо же сдаваться на милость моей матери. Вконец испуганный и запутавшийся, я вдруг увидел маму, которая выходила из грузовика. Я заметил, что она уже не злится, выражение её лица было грустным и немного расстроенным. Мама быстро окликнула меня:
- Малыш, подойди ко мне.
- Мама, я больше не буду.. – я всё еще был напуган, и еле ворочал языком.
- Я знаю – ответила она.
Затем ко мне подошла сестра и крепко прижала к себе.
Чуть позже, мама рассказывала, как Шерри поддерживала и защищала меня. Сестра была уверена, что я бы никогда не убежал из дому, если бы действительно совершал что-то плохое.
Тот день стал последним, когда меня чуть не отхлыстали хворостиной. Но, к сожалению, далеко не самым последним, когда я бежал от незаслуженного наказания.
III
После нашего переезда в Лафлин, большую часть времени я проводил в пруду. Я был большим любителем понырять и мог часами прыгать с небольших холмов в воду. Во время таких прыжков ко мне впервые пришел опыт флипов и бэкфлипов, что мне очень пригодилось в будущем.
Вскоре папа заметил моё увлечение и однажды заставил меня прыгнуть с двухметровой горки. В начале, мне было страшновато, но я не хотел разочаровывать отца, и, решившись, сиганул вниз. О, это был невероятный спот! И хотя со стороны прыжок выглядел потрясным, при приземлении я неудачно приложился лицом об воду. Я заплакал, демонстрируя искусство селлинга, которому позавидовал бы профессионал. Эмоции папы были незабываемы! В любом случае, этот инцидент не отпугнул меня от этого хобби. Я просто перестал залазить на горки с двухметровой отметкой.
В Лэфлине я очень сдружился с соседским мальчиком по имени Эндрю. С ним мы часто играли в суперменов, практически не расставаясь друг с другом. В следующем году его семья переехала в другой город, и я, помню, очень скучал и переживал по этому поводу. К счастью, у меня вскоре появились новые друзья, которые совсем по-иному открыли мне сущность местной жизни. Вместе с Донни Флэтчером и братьями Салливан я шлялся по округе Лэфлина, всё больше и больше постигая ни с чем не сравнимый лайфстайл Техаса. Семья Донни занималась грузоперевозками на огромных трейлерах; сам Донни носил огромные ботинки и джинсы Wranglers – чем не пример для подражания? Так получалось, что чем быстрее я оканчивал среднюю школу, тем быстрее превращался в типичного техасского парня.
Я стал разъезжать по улицам на замызганном велосипеде, посещать собрания 4-H (американская молодежная организация, что-то вроде клуба юных натуралистов, очень популярного в южных штатах), где дети выращивали различную флору, а вскоре даже научился жевать табак. Честно признаться, запах табака мне совсем не нравился, но желание походить на старших и казаться «своим» пересиливало моё отвращение.
Что касается учебы, то я был одним из тех учеников, который особо не напрягается на уроках и ничем в школе не интересуется.
На сегодняшний день я прочел множество книг, но тогда, не смотря на желание моих родителей, чтение меня абсолютно не увлекало. В школе в основном я получал четверки и тройки, хотя и двойки меня особо не печалили. Мне было все равно. Родители никогда не настраивали меня, что от хорошей учебы зависит мое будущее, так что успеваемость была пустым звуком.
Настояшим открытием для меня в Дель Рио стали…девушки. Да, да, именно в этом месте я начал интересоваться женским полом. Я был застенчивым и неуверенным в себе пареньком, так что долгое время просто не знал, как с ними себя вести. Как-то раз, в шестом классе, на школьной вечеринке мы играли в правду-ложь, и мне выпала честь проводить одну девочку в женскую комнату. Мы просто стояли там и глупо смотрели друг на друга, двое неумелых, неопытных подростка.
Пару недель спустя я был на еще одной вечеринке, где мы играли «в бутылочку». В этот раз я решил, как говорится, сменить гиммик, напустив на себя вид любезного и учтивого молодого человека. Это помогло, и к моему удивлению, я пользовался в тот вечер невероятным успехом, перецеловавшись чуть ли не со всеми присутствующими там девчонками.
Честно признаться, в тот момент я слабо соображал, что происходит. Мои гормоны играли, но понять всю суть мешал возраст и недостаток опыта. К счастью, мне еще многое предстояло понять и осознать в отношениях с женщинами.
III
Летом, перед моим переходом в седьмой класс, мы переехали в Рэндольф, где, наконец, соединились с отцом. Для нашей семьи такие переезды стали обычным делом, так что акклиматизация на новом месте не заняла ни у кого много времени. Я быстро нашел здесь новых друзей и устроился никак не хуже чем в Лэфлине.
Учиться в старших классах было одно удовольствие. Я продолжал проводить выходные, катаясь на велосипеде и скейтборде, частенько выбираясь с друзьями за пределы базы, где мы купались в бассейне и играли в пинг-понг.
Я играл за местную футбольную команду Рэндольф Рейнджерс, а весной поигрывал в бейсбол.
В это же время в нашем классе стали образовываться клики и прочие неформальные сообщества: «ботаны», «крутые» и даже «готы». Я больше придерживался «остальных», так как по своей натуре не любил подобных разделений.
Благодаря всему этому, с одноклассниками мои отношения сложились вполне сносно. Некоторые из них уже начинали рассказывать «кое-что» о девушках, и о своих любовных похождениях. Я слушал их, развесив уши, хотя они наверняка были еще те плэйбои. Впрочем, это было то прекрасное время, когда хотелось верить всем.
Элизабет – так звали мою первую подружку. Она жила за пределами Рэндольфа, в котором почти никогда не бывала. Ради нее я даже повысил свою школьную успеваемость. Теперь я проводил все больше времени за пределами нашей базы – наш маленький мир стал слишком узок для меня.
Мы познакомились на игровых автоматах. Помню, я просадил кучу монет, пытаясь подольше задержать ее возле себя. В те дни, когда мама отпускала меня загород, мы неспеша гуляли у нее во дворе, испытывая огромную взаимную неловкость. Элизабет действительно очень нравилась мне, и я ужасно боялся сделать что-нибудь не так. Моя застенчивость делала меня смущенным и безынициативным, однако как не странно, именно эта черта и привлекала ее.
Забавно, но уже потом, в мире рестлинга меня часто принимали за эгоистичного наглеца, который убирает каждого со своего пути. Внутри же я оставался все таким же двенадцатилетним, застенчивым мальчишкой, который просто боялся показать свою истинную суть.
Ответить с цитированием
